Арест за куропатку

Наш артиллерийский полк подняли по тревоге поздним вечером. Дело было весной в Заполярье. Шли мы всю ночь, благо, что в это время ночи белые. Где-то через час после начала марша полк переправился через реку Тулома по железнодорожному мосту и взял курс на город Печенгу.
В район сосредоточения мы прибыли к вечеру следующего дня. Разместились лагерем в строгом соответствии с требованиями Устава внутренней службы Вооружённых сил СССР. Сразу же был установлен распорядок дня для всех служб, и начались учебные будни. Тщательно отрабатывались действия артиллерийских подразделений в обороне и обороне и наступлении с учётом условий Заполярья.

Наш лагерь был размещён на большом участке в тундре. Его границы обозначались знаками. Выход из лагеря без разрешения командира для военнослужащих срочной службы квалифицировался как самовольная отлучка из воинской части со всеми вытекающими последствиями. При определении границ территории для подразделений были установлены проходы. В этой работе я, в ту пору лейтенант, принимал непосредственное участие.

Тундра к тому времени уже ожила после зимы. Ещё прохладны были белые ночи, но днём солнце подогревало хорошо. Казалось, даже карликовае берёзки начали расправлять прибитые холодами веточки. Ликовали души охотников, которые острее других чувствовали всю прелесть весеннего пробуждения природы после почти полугодовой полярной ночи.

Для этого был ещё один повод: в районе нашего лагеря было много белых куропаток. В течение дня они перелетали с места на место, издавая громкие, «хохочущие» крики. «Эх, ружьё бы сюда!» – думал я. И, естественно, когда меня командировали на двое суток в Мурманск, где дислоцировался наш полк, я прихватил дома свою одностволочку «Иж-17».

В то время охотиться на белых куропаток разрешалось только коренным жителям. Но мне так хотелось добыть куропатку, что я решился на браконьерство, утешая себя мыслью, что большого вреда местной фауне я не принесу, да и кто меня увидит в такой глуши.

В четыре утра я вышел из лагеря. Через пару километров на пути попались огромные валуны. На самой макушке одного из них красовался белый петушок. Я приблизился к нему на выстрел, но он, заметив меня, с резким криком «квак-кеверр…» сорвался с камня и исчез. Но через считанные минуты он вернулся на своё место. Прогремел выстрел, и куропат скатился на землю. Вскоре на этом же валуне появился другой токующий петушок. Добыл и его. Положил куропаток в мешок и почти бегом устремился в лагеря, чтобы успеть к разводу. Ружьё спрятал подальше, трофеи убрал за фанерный щит, наглядной агитации. После развода направился к своей палатке. Смотрю, у фанерного щита стоит начальник штаба полка подполковник Н.Ф. Тищенко. Уже по его ответу на моё приветствие я понял,  что попался. Увидев мои трофеи, подполковник, не говоря ни слова, ушёл в направлении штаба полка. Примерно через час посыльный мне запечатнный конверт. В нём была форменная записка, извещавшая, что я подвергаюсь домашнему аресту на пять суток. Это был мой первый и последний арест за более чем тридцатилетнюю офицерскую службу.

Спутся почти полвека этот случай мы вспомнили а Крыму, в гостях у моих сослуживцев по Заполярью Владимира Львовича Оксенгендлера и его жены Добы Моисеевной. В то время Владимир Львович был в нашем полку начальником вещевой службы, в звании старшего лейтенанта, я – политработником. На этой встрече с нами был и тогдашний командир полка полковник Андрей Иванович Гузь с женой. Я и Владимир к тому времени закончили Военные академии и имели звание «полковник». Андрей Иванович не скрывал радости за своих бывших подчинённых, успешно продвигавшихся по службе.
Вспоминая мой первый офицерский арест, он рассказал нам, как он принимал решение о таком серьёзном наказании для молодого офицера. А в конце с улыбкой заметил, что, может быть, благодаря таким строгим наказаниям белые куропатки сохранились и благополучно обитают на Кольском полуострове по сей день.

Александр ТИШКЕВИЧ