Охота на Муфлона

В серой мглистой темноте приближающегося осеннего утра мы проехали по автобану около 50-ти километров от Праги на восток в сторону России и свернули вправо на узкую асфальтированную дорогу, обсаженную яблонями. Сразу за деревьями белыми пятнами проступала стерня убранной пшеницы. Впереди в полукилометре на фоне светлеющего горизонта появилось тёмное высокое пятно. Его очертания из расплывчатых, не ясных становились всё более чёткими и понятными: мы приближались к сопке, сплошь покрытой деревьями лиственных пород.

Удивлению моему не было предела. Десятки раз я проезжал мимо по служебным делам, но на миг не мог представить, что в считанных сотнях метров от трассы есть на кого-то охотиться.
Около часа назад ещё в полной темноте мы встретились с чешскими мысливцами в ресторации, выпили по 50 грамм сливовицы и небольшой колонной направились к охотничьим угодьям. Моё возбужденное воображение рисовало обширные, укромные просторы, где не меряно дичи, куда пригласили российского журналиста – «новенаржа», как с уважением именовали меня содруги-мысливцы.

И вдруг – этот пуп земли, окружённый полями, рядом с автотрассой, где гул двигателей, шелест резины на скорости сливаются в сплошной рев цивилизации. Но делать нечего. Как дареному коню в зубы не смотрят, так и приглашённый в гости потчуется тем, что предложат хозяева.
– Да тут от одного выстрела все фазаны разлетятся, – не сдержал я сомнений перед своим чешским товарищем Владимиром Немечеком, организовавшим моё участие в этом выезде.
– Как это у вас говорят, не делай «гоп», пока не поохотишься, – улыбнулся он в ответ.
Машины притормозили… у металлических ворот. А зачем они здесь? Я не верил своим глазам: вправо и влево уходили и исчезали под деревьями столбы, с сеткой рабица. Я посмотрел на Володю. Тот улыбался, понимая, что я уловил главное: вся эта лесистая сопка была окружена надежным металлическим забором. Перед нами была настоящая резервация для зверя и птицы.

Фазанов в Чехии в основном выводят в инкубаторах-питомниках, из которых они, редко поднимаясь на крыло, отбегают на сотню-другую метров и жмутся к местам, где их кормили и содержали.
Через час-другой на площадке, специально приготовленной для торжественного ритуала, уже были выложены более сотни добытых фазанов. Мы, соблюдая тишину, переходили между деревьями по подножью сопки к новому месту охоты. Вдруг справа со склона в полсотне метров от нас «слетели» штук 30-40 коз. На всем скаку затормозили и замерли на месте. Впереди, ближе к нам, замер в напряжённой позе красавец зверь с огромными, в руку толщиной рогами, загнутыми назад и выступающими острыми концами вперед. Какие же это козы? Я недоуменно посмотрел на Немечека.
– Муфлоны, – прошептал он.
Дальше произошло совершенно неожиданное. Звери, притормозившие на мгновение, видимо, понимали, что от людей ждать ничего хорошего нельзя, развернулись и рванули назад. Но на пути стада росли плотно друг к другу с десяток молодых белоствольных берёзок. Часть муфлонов помчалась направо, огибая деревья, вторая половина устремилась влево. Вожак, оставшийся позади, решил быстро выйти лидеры и метнулся сквозь берёзки. Вдруг он остановился. Прошло 10-15 секунд, зверь делал непонятные движения вправо, влево, но оставался на месте. Чешские товарищи стали быстро приближаться к муфлону. Он занервничал, задергался, закачалась одна из березок. Невероятно, но одним из рогов муфлон хорошо зацепился за дерево.

– Скорее вперед! – скомандовал старший коллектива. – Главное, чтобы он не сломал рог.
Охотники подскочили к пленнику. Спасением муфлона занималось человек восемь. По одному держали каждую ногу зверя, два-три человека наклоняли берёзку и ещё столько же поворачивали голову с толстыми, темно-серыми, ребристыми рогами, которые, завиваясь, изображали почти замкнутое кольцо. Наши бы охотники долго не думали – сломали или срубили берёзку и дело с концом. Но тут берегут каждое деревце, и об этом никто даже не помышлял.

Обычно зверь или птица, оказавшись в руках человека, затихают, съёживаются, сжимаются, пытаясь обмануть: мол, брось меня, отпусти, я не живой и тебе не нужен. А этот муфлон, ну, дурак дураком: только операция идёт к завершению, он резко пружинит мышцы и вырывает то одну, то другую ногу из рук спасателей. И снова начинай сначала. Наконец, все вздохнули: муфлон стоял на своих четверых, свободный. Он обвел нас глазами навыкате, подскочил, как на пружинах, вперёд и вверх и скрылся в поисках стада.

Почему он полез в берёзы? – спросил я у Немечека.
– Анатолий, дури у всех хватает, а у муфлонов особенно, – улыбнулся тот. – Как русские говорят: баран есть баран…

…Прошло немало времени после этого трагизабавного эпизода. Я оказался в Киеве, вступил в военно-охотничий коллектив, познакомился с охотниками и рыболовами другого, которых иногда возглавлял при выезде на природу. Как-то один из них вдруг поинтересовался у меня:
– А что, Петрович, с вами на охоту муфлон едет?
Я так и опешил. Что за муфлон, какой муфлон? Они-то здесь и не водятся.

Через пару минут по секрету мне было сообщено, что так они зовут своего начальника. Мне неловко было уточнять суть прозвища, но передо мной живо предстал образ Николая Николаевича – их шефа, который действительно высказал пожелание поехать со мной на уток на охотбазу в Окуниново. Расположена она примерно в 80-ти километрах северо-восточней Киева. Сейчас села Окуниново уже нет, осталось лишь название, и ширина Киевского моря здесь около 15 километров.
Николай Николаевич – высокий, худощавый ничем особенно не отличался.

Но вот глаза его из-под очков, держащихся на кончике носа, смотрели всегда спокойно, холодновато, даже равнодушно, какие бы страсти вокруг не кипели. В конце короткого осеннего дня я заехал за ним, и тут выяснилось, что собрался он на охоту не один, а с сыном и даже с внуком лет 10-12. Такая вводная меня смутила. Он ни слова не сказал об этом заранее. В общем, подумал я, лодка что на одного, что на троих, а вот о технике безопасности они должны подумать всерьёз.
Переночевали мы в уютном, хорошо протопленном доме у егеря Олега Николаевича. Это был энергичный хозяин. За короткий срок на базе оборудовал норы для натаскивания собак по лисице и барсуку, соорудил стенд для стрельбы по тарелочкам.

По темноте мы вышли из домика, и в свете электрических фонарей я увидел такое, что ахнул. Николай Николаевич и его сын не поменяли обувь и были в лёгких хромовых сапогах, хотя на дворе начало ноября, ледовые забереги уже опоясали тихие камышовые острова и в металлической лодке в такой обувке полчаса не просидишь.
– Сойдет! – спокойно отреагировал на мое удивление Николай Николаевич, посасывая сигарету.
Говорил он медленно, слегка разделяя слоги, словно никуда не спешил, ничего не загадывал, ни о чем не тревожился. Его внук был одет теплее. Но остался в том же ярко-красном пуховике, в котором вышел из дома. Я думал, что у них есть маскхалат или плащ-накидка. Ничего подобного.
– И вы думаете, что на красный цвет утки прилетят? – не удержался я.
– А куда они денутся, – совершенно спокойно заметил сын Николая Николаевича.
Мы отчалили. Место я им указал самое лучшее – на перелете с Киевского моря, волнующегося под сильным ветром, на внутреннее огромное озеро в камышах. Сам стал на углу камышового острова, имея хороший радиус обстрела слева и справа. Через час-полтора у меня уже было 4 крыжака и 2 красноголовых нырка. Лёт продолжался, но от моих охотников все чаще и чаще раздавались призывные возгласы. Пришлось вылезать из камышей.

Картина, которая предстала передо мной, была трагикомической. Тепло из всех членов организма моих сотоварищей, сохранявшееся, пока они гребли по очереди, забрали замерзающие ноги, алкоголь, что согревал их некоторое время, иссяк. Лица были искажены, они стучали хромовыми сапогами по банкам – сиденьям лодки. Только внук сидел спокойно и что-то пережёвывал. О какой тут охоте говорить.
– Петрович! – закричали хором, – пошли на базу. – Мы смерзнем…
– А где утки? – поинтересовался я и смолк, вспомнив, что красный пуховик внука виден за несколько сот метров.
Оказалось, что стреляли они, «чтоб согреться», по стаям, которые шарахались от пуховика и дурной дроби под облака. Я им устроил лодочные перегоны до острова Сосновый.
– Сначала никаких костров, пробежка рысцой, трусцой, как угодно, вон до той сосны, – предупредил их и направился снова в камыши.
Вернулся минут через 40, чтобы вместе позавтракать. Смотрю – отец и сын стоят в позе цапли – каждый на одной ноге, а вторая в хромовом сапоге зависла над костром.
– Вы разминку делали? – заранее уже предчувствуя ответ, поинтересовался у них.
– Не-а… А зачем? – ответили оба.
Ну откуда же такие берутся? Сами ничего не знают, не могут, набивают на ровном месте шишки, а добрые, необходимые советы от них отскакивают, как утиная дробь от рогов тех же муфлонов.
Не стал я ничего больше советовать, но подумал, что тут их промахи, равнодушие, безразличие вышло им самим боком. А если они окажутся в облавной охоте, когда успех коллектива зависит от каждого? И вскоре мне удалось узнать ответ на этот вопрос.
В тот раз у нас была лицензия на кабана. Егеря объединили наш коллектив ещё с одним, и мы энергично приступили к первому загону. Он проходил между редких огромных сосен, иногда попадались низкие кусты, молодые дубки, берёзки, осинки. Идти было просто и легко. Снег лишь слегка притрусил прошлогодние листья, иголки сосен и елей, хотя была уже середина декабря. Минут тридцать мы шли, переговариваясь, покрикивая, поддерживая визуальную и голосовую связь в загоне. Я был крайним на правом фланге. До линии стрелков оставалось метров 150-200, когда встретились высокие и густые кусты можжевельника. В нос ударил резкий, едкий запах. В юности в родной деревне мне не раз приходилось чистить хлев у свиней, убирать навоз. Но я не мог представить, что смогу, как гончая собака, четко почувствовать «свинский» запах здесь, на природе. Стремительно ринулся в можжевельник, нагнулся к земле. Вот это запашок. А вот и лёжки. Одна, две, три, да сколько же их. И все мягкие, тёплые, ещё удерживающие запах и тепло дикого – вожделенного для нас зверя.

– Свиньи, штук десять, пошли от меня прямо, – закричал я, надеясь скоординировать действия стрелков.
На минуту приостановился, ожидая выстрелов. Воображение рисовало меткую стрельбу товарищей. Но было тихо. Вдруг далеко слева бабахнул и раскатился эхом от декабрьских сосен одинокий выстрел. Но почему один? Почему нет канонады? Я стремительно выскочил на линию стрелков.

Причина оказалась до простоты банальной. Против меня на номере стоял Николай Николаевич, правее и метров на 70 впереди «закруглял» фланг его сын. Восемь свиней прошли рядом с ними и спокойно двинулись дальше. Оказалось, что два эти «муфлона», не дождавшись на номерах загонщиков, «устали» нас ожидать, ушли со своих постов и сместились к следующему номеру, спокойно покуривая сигареты. Только один могучий кабанище вышел в центр стрелковой линии. Но охотник, увидевший его, зарядил свое МЦ-21-12 патронами собственного изготовления. Избыток пороха оторвал дно патрона. Вместо того чтобы полоснуть по кабану «очередью» из автомата, горе-охотник «стрелял» по нему глазами.

Охотники всем коллективом пошли на фланг, где стояли наши «муфлоны», посмотрели на следы свиней, прошедших как на параде мимо отсутствующих номеров. Возмущению нашему не было предела. И тут мне вспомнились слова чешского товарища, знающего русские пословицы. Действительно, баран есть баран. Важно, чтобы их было, как можно меньше в наших коллективах и церемониться с ними ни в коем случае нельзя.

АВТОР: Анатолий ПОЛЯКОВ,
почетный член ВОО
г. Киев
Журнал “Охотник”