Губа Бабье Море

Ещё школьником, в одно из своих путешествий на Север с отцом, мы больше месяца провели на острове Великом Белого моря, входящем в состав Кандалакшского государст­венного заповедника. Уже под конец нашего пребывания на острове мы неделю жили на кордоне «Городецкий порог», или как ласково называли его работники заповедника — «Городок», что находится на северо¬-западной оконечности Великого. Этот один из интереснейших районов заповедника с севера граничит с губой Бабье Море. Посчастливилось мне побывать на Бабьем Море и тридцатью с лишним годами позже, но уже со стороны его северной части, с Ковдского полуострова.

Удивительная по красоте и природе акватория губы изолирована от остальной части моря двумя мысами — своеобразными «рогами» Великого, упирающимися в материковую сушу. Море промыло два прорана, небольших пролива, называемыми за сходство с речными «собратьями» порогами — Городецким (на западе) и Купчининским (на северо–востоке). Дважды в сутки через эти проливы, словно по руслу широкой горной реки, в Бабье Море с приливом устремляется вода, и столько же раз она вытекает. В прилив и отлив течения в порогах настолько сильные, что создаётся полное ощущение пребывания на стремнине горной реки, несущейся со скоростью курьерского поезда со склона вниз. Огромные валуны, о которые разбиваются потоки морской воды, создают буруны, окутанные хлопьями белой пены. Шум от порогов слышен на сотни метров, заглушает и человеческие голоса, и любые иные звуки. Идти на моторной лодке или небольшом катере по порогам против течения практически невозможно; его мотор не справляется с напором воды и судёнышко стоит на месте. Зайти в Бабье Море можно только опытному мотористу, знающему фарватер, да и то с прибылой водой.

Необычно название губы. По местной легенде, губа стала Бабьим Морем неспроста. «Море» это было рыбным, и на промысел сюда ходили женщины и дети из близлежащих поморских деревень. Кормить¬то семью надо было, пока мужчины промышляют где­то за тридевять земель — на Мурманском берегу или на Вайгаче, в Норвежском или Баренцевом морях. Когда явится кормилец и явится ли, неизвестно. Ведь промыслы в преж¬ние века были делом опасным. Коль вернётся, так не придется ли за его долги (а удача иной раз и отворачивалась от рыбаков) расплачиваться рыбой, добытой нелегким трудом в этом Бабьем Море? Вот и ставили бабы да дети рыбные тони и коптильни, сети и невода настораживали сноровистые поморки с малыми помощниками. Потому и возвращались бородатые и просоленные морем мужи не к пустым очагам, а к семейной чаше, пусть и неполной…

Бабье Море — мелководная акватория с очень неровным дном. В отдельных местах, наряду с глубинами менее трёх метров, встречаются ямы до 15 и даже 20 м. Вся площадь губы усеяна множеством островов, луд, корг и мелей. Вот тут то и раздолье морским птицам. А если учесть, что этот залив надёжно защищён от жестоких морских ветров и штормов поросшим по берегам лесом, а его прибрежные мелководья представляют собой настоящие джунгли из тростниковых зарослей, становится понятным, почему сюда в полное безлюдье стремятся на гнездовья красавцы журавли, да тысячи гаг. В некоторых местах, где каменистые гряды отступают от берега, как, например, на юге акватории, в губе Белой, у самой воды расцвечиваются скромным северным набором душистых растений сенокосные луга.

Совершенно незабываемо Бабье Море в солнечную погоду, когда его многочисленные острова и островки, а их тут десятки, если не сотни, да все как на подбор маленькие, слегка горбатые, словно сказочные плавают на неподвижно¬масляной тёмно­серой воде. Именно плавают, так как каждый из этих клочков суши ещё зеркально отражается в стоячей воде.

Я побывал не на одном из них. Каменистые, покрытые брусничниками, черничниками или голубичниками, да ещё, словно праздничный торт, утыканные «свечками» — прямостоячими соснами и елями, они как праздник судьбы дарили встречу с прекрасными северными пейзажами, где всё удивительно переплетается в одно целое. Уже невозможно воспринимать по отдельности острова и островки, саму губу, весь окружающий их мир.

В конце июля — начале августе, когда на островах и материке уже поспевала ягода, и появлялось множество грибов, было особенно приятно бродить вдоль губы. Чего только не встречалось на пути. Следуя по узкой тропинке, опоясывающей Бабье Море, мы со своими спутниками по экспедициям постоянно вспугивали многочисленные гагачьи и утиные выводки, возглавляемые родителями и быстро улепётывающие прочь от берега. Успокаиваясь уже на безопасном для них расстоянии, родители собирали подрастающих птенцов в плотную стайку, словно пересчитывая, не пропал ли кто.

Незабываемы были и начинающиеся темнеть ночи. Когда солнце уходило на три­четыре часа за горизонт и над заливом опускалась серая ночь, начинался гагарий концерт. Тишину вдруг нарушали характерные плачущие всхлипывания и крики гагар. Внезапно начавшиеся, они также внезапно и прекращались. Проходило некоторое время и всё повторялось снова. Уже утром, когда вышедшее из-¬за прибрежных деревьев солнце освещало акваторию, в бинокль можно было рассмотреть солистов¬-исполнителей вечерних концертов — длинношеих красавиц-¬гагар с их характерной посадкой на воде, едва заметных, да и то по змеевидно изогнутой шее и остроносой голове, а вокруг них плавающих птенцов.
К концу августа в губе наблюдалась необычная суета, начинали собираться в путь утки и кулики, которые теперь держались всё больше крупными стаями. Вместе с подросшими птенцами они активно обследовали все мелководья в поисках пищи. Если везло, то удавалось увидеть вдруг вышедшего из леса к заливу и остановившегося, словно в задумчивости от увиденной картины, лося.

Крупные звери, хотя и осторожны, но нам повезло, и как­то навстречу из ельника вышел медведь, правда, увидев нас, моментально сообразивший вовремя улизнуть. Мне повезло, и я всё же сумел щёлкнуть один раз фотоаппаратом.

Из детства я сохранил воспоминания о сумасшедшей рыбалке в Бабьем Море, что подтверждало старинную легенду о его уникальных рыбных запасах. Как-¬то под вечер мы с сыном лесника на небольшой вёсельной лодке, вооружившись кусками лески, снабжёнными грузилами и приличными крючками, взяли ведро и одну маленькую наважку для наживки и отправились на рыбалку. «Отправились», громко сказано, так, всего­то отъехали от крошечного кордонного причала буквально на десяток­другой метров. Бросили якорь, разрезали наважку на кусочки шириной один — два сантиметра, насадили по одному из них на удочку и на поддёв стали ждать, когда начнёт клевать.

Сначала клёва не было, но прошло минут десять¬-пятнадцать и нас обоих «дернуло» за палец. Леска больно обозначило начало клёва. Выдернули по одной наважке; рыба была сантиметров 30—35 в длину. Сняли мы рыбин, насадили её по кусочку наживки, кинули снасти в море, не успела наживка уйти на глубину, снова поклёвка, подсекаем и вытаскиваем по рыбине.

Так продолжалось около часа. Уже и ведро оказалось заполненным, и на дне лодки лежали рыбины, и с берега взрослые призывали к чаю и ужину, а навага всё «не унималась», кидалась почти на пустой крючок, как оглашенная. Одновременно, попалось и несколько небольших камбал. Мы даже решили посмотреть, видно ли рыбин из лодки. Перегнулись и сквозь тёмно­серую воду, ещё прорезаемую лучами заходящего солнца, на глубине 2—4 метров увидели огромную массу снующих рыб. Нам повезло, к берегу подошёл косяк наваги, а мы оказались тут как тут. Участвовать больше в подобной сумасшедшей по скорости и удачливости рыбалке мне не удавалось нигде в Белом море — ни в Бабьем Море, ни в Кандалакшском заливе, хотя за многие годы посчастливилось посетить немало рыбных мест.

Николай ВЕХОВ,
кандидат биологических наук
Фото автора