Рыбалка в Алмазихе

Этого места на карте нет. Я не знаю, откуда взялось такое звучное название – Алмазиха. Отец на мой вопрос ответить не смог. Возможно, мог бы ответить мой дед. Ведь он жил в тех местах долго и знал все необыкновенные вещи. Но я его не спросил: тогда, в детстве, все сказочное мне казалось естественным.
Это название я услышал, когда мне было лет шесть-семь. Отец приехал из Москвы в деревню, где мы с братом проводили у бабушки с дедом лето, и сказал мне:
– Накопай червей. В следующий выходной поедем рыбачить на Алмазиху.
– А где это?
– Увидишь.
Это происходило в те далёкие времена, когда в великом государстве под названием Советский Союз еще не было такого понятия «уикэнд», а проще говоря, двух выходных дней. Выходной день был один-единственный – воскресение, зато рабочие дни были на час короче, чем сейчас, а суббота – была вообще коротким днём. Поэтому в субботу отец, отпросившись с обеда, садился с мамой в машину «Победа» салатового цвета и ехал за двести двадцать километров, чтобы навестить нас, своих детей, живших в деревне у деда. Приезжали они в шесть-семь часов вечера.
В пятницу, накопав в огороде под малиной, которую дед удобрял навозом, отменных навозных червей, я с нетерпением ожидал, когда на большаке, так деревенские называли шоссе Ростов Великий – Углич, появится наша «Победа».
И вот, наконец, показалась машина. С криком «Едут, едут!», я бегу в дом и начинаю еще раз судорожно перебирать все мои нехитрые рыбацкие пожитки, собранные загодя. Убедившись, что всё на месте, я опять бегу на улицу встречать родителей. И вовремя. Свернув с деревенского проселка пыльная «Победа» въезжает во двор.
Мы с братом устремляемся к машине. Отец сразу спрашивает:
– К рыбалке подготовились, червей накопали?
– Да, да! Все готово!
– Ну, тогда поехали.
В «Победу» загружаются одеяла, удочки и спиннинг отца, разборная лодка, кринка с червями, чемоданчик с рыбацкими принадлежностями, палатка. Мы с братом усаживаемся на заднее сидение.
Дорога в сказочное место была вымощена крупным булыжником. Машина грохотала по ним, то спускаясь с жарких полей высоких пригорков в прохладные, сырые низины, поросшие осиной и ольхой, то взбиралась наверх, вырывалась из плена листвы на простор полей. Иногда, поднимаясь из низин, мы попадали из ольхового царства в царство сосны. Дорога шла в сосновом бору и воздух, наполненный ароматами сосновой хвои, врывался в салон машины.
«Победа» сворачивает с большака и, поднимая за собой шлейф пыли, мягко катится по просёлку среди созревающих хлебов. Мы чувствуем, что дорога идёт вниз, и радуемся – сейчас будет река. Но вместо реки на пятачке зеленого луга внезапно появляется небольшая деревушка – три или четыре дома. Машина, плавно покачиваясь на ухабах и распугивая дорожных кур, оставляет за собой последний дом. Мы вновь оказываемся посреди ржаного поля. Однако низина рядом, и машина медленно въезжает на небольшой мост. Под нами не река, а речонка. Мы с братом разочарованы. Между тем, «Победа», перебравшись на тот берег, пересекает опушку леса и, покидая царство жары, солнечного света, стрекота кузнечиков и медового запаха трав, въезжает под тенистые своды векового, соснового бора. Вокруг нас сумрак и тишина. Машина почти беззвучно плывет среди высоких корабельных сосен, мхов, упавших деревьев. Я понимаю, что попал в сказку: такой лес я видел только на картинках своих детских книжек.
Но машина продолжает свой путь и выносит нас на поляну с низкой, изумрудной травой. На одном краю поляны стоит высоченная, двухохватная сосна, на другом краю – ёлки, в просветах нижних ветвей которых видно открытое пространство.
Отец подъезжает к елям и останавливает «Победу». Мы быстро выбираемся из неё и, проныривая под нижними ветвями елей, оказываемся на высоком речном берегу. Под нами крутая излучина реки. От деревьев к воде спускается маленькая тропинка, а за рекой расстилается широкий пойменный луг, упирающийся в тёмную стену высокого противоположного берега, поросшего лесом.
Боже мой! Как здесь красиво! Но рассиживаться некогда. Отец зовёт, чтобы мы принесли дров. Через несколько минут загорается пламя костра, мы ставим палатку и затаскиваем в неё вещи, потом пьём чай. Уже в темноте отец с братом собирают лодку. А я забираюсь в палатку спать: отец сказал, что вставать надо будет очень рано и следует выспаться. Я не перечу, тем более что спать действительно очень хочется. Засыпая, слышу сквозь ткань палатки, как отец о чем-то переговаривается с братом. Однако я не вслушиваюсь в их разговор – мои мысли в завтрашнем дне, в рыбалке.
Просыпаюсь я от жары. В палатке жарко. Сбрасываю с себя одеяло и, окончательно отойдя ото сна, обнаруживаю, что ни отца, ни брата в палатке нет.
Ушли! Ушли на рыбалку, а меня не разбудили, не взяли! – Обида волной заливает сердце.
Быстро одеваюсь и вылезаю из палатки. Выбегаю на берег реки и невольно зажмуриваю глаза. Солнце давно уже взошло, и в его ярких лучах мириадами радужных, алмазных искорок сверкает на лугу роса. Зрелище фантастическое. Я на какое-то мгновение забываю свою обиду, забываю рыбалку и смотрю, смотрю на алмазные россыпи. Потом, придя в себя, кричу и слышу в ответ голос отца. Спускаясь вниз к берегу, бегу вдоль него на голос. Мокрая трава хлещет по коленям, и вскоре все штаны мокры от росы. Но голос отца уже рядом. Вот и наша лодка.
Увидев меня, отец с братом собирают удочки, поднимают якорь, и лодка медленно плывет ко мне.
Я прыгаю от нетерпения. Наконец, лодка причаливает к берегу. Отец в высоких болотных сапогах выбирается из лодки, берет меня под мышки и усаживает в нос лодки. Мы медленно плывем к зарослям кувшинки, где они только что рыбачили.
Мне дают мою удочку, вымеряют глубину, и я забрасываю крючок с червяком в свободное от листьев кувшинки и лилии «окно». Через некоторое время поплавок, несколько раз подпрыгнув, резко уходит вниз. Я тяну и вытаскиваю из воды небольшого окуня.
– С почином, – улыбаясь, говорит отец. Он достает из воды садок, и я вижу в нем двух щук и десятка три крупных окуней.
– Ух, ты! – Я не могу сдержать своего удивления и восторга. – Где это вы их поймали?
– На выходе из ямы. – Отец показывает на суводь, где течение медленно крутит пену.
– Здорово! – говорю я. Мне хочется поймать таких же окуней – горбачей, которые плещутся в садке, и я вновь забрасываю удочку. Однако рыба клюет вяло. Через некоторое время отец спрашивает:
– Ну что, сворачиваем удочки?
– Нет, нет! – говорю я. – Давай половим ещё – я ещё не наловился…
Через некоторое время отец говорит: «Всё!» и начинает собирать удочку. И, хотя я ещё не наловился, я сматываю удочку.
Подняв якорь, мы медленно плывём к месту стоянки, плывём вдоль листьев и цветов лилий, жёлтых кувшинок, вдоль кустов камыша, мимо заводинок, откуда стремительно стартуют щурята.
Причалив к берегу, брат с отцом вытаскивают лодку и оставляют на солнце сушиться.
Забрав рыболовные трофеи и снасти, мы поднимается по берегу к машине, разводим костер и ставим на него котелок. Отец с братом спускаются вниз к реке – чистить рыбу, а я остаюсь наверху, ношу дрова к костру, слежу за пламенем.
Почистив рыбу, отец начинает готовить уху, а брат накрывает стол. Он раскладывает на клеёнке, положенной на землю рядом с костром, хлеб, огурцы, зеленые перья лука, ставит миски с ложками. Вскоре мы черпаем деревянными ложками наваристую уху и в охотку с шумом пьём из них вкусную юшку.
Рыбацкий завтрак позади. Брат отправляется на берег реки мыть посуду, отец залезает в палатку вздремнуть перед обратной дорогой, а я беру удочку, кринку с червями и вновь отправляюсь рыбачить.
Иду по небольшой тропинке, которая вьется вдоль берега реки, и никак не могу выбрать место для рыбалки: забросить удочку сложно – весь берег обрамлён плотным щитом из листьев кувшинок и лилий. Пройдя несколько поворотов реки, я слышу неясный шум, который доносится из-за куртины деревьев, стоящих неподалеку. Срезая излучину, иду прямо по лугу на шум, который по мере приближения к деревьям становится все сильнее. Наконец, я вижу серые, деревянные башни, проглядывающие сквозь вершины деревьев. Обогнув куртину, оказываюсь на берегу большого омута, в который по деревянному сливу высокой мельничной плотины с шумом низвергается вода. По бокам плотины – две башни, срубленные из бревен. Между ними – створ, сдавливающий русло реки. У створа сидят два рыбака с длинными удочками из тонких, сухих елей. И, судя по их большим самодельным поплавкам из деревяшки, ловят крупную рыбу.
Я здороваюсь и забрасываю удочку рядом. Рыбаки приветливы. Расспрашивают откуда я, как сюда попал. Бойко отвечаю. Внезапно поплавок на моей удочке уходит под воду, я дергаю и выбрасываю на берег небольшого, краснопёрого окуня.
– С уловом! – поздравляют меня мужики.
Вдохновлённый удачей, вновь забрасываю удочку. Через некоторое время у омута появляется отец. Он здоровается с рыбаками, журит меня за отлучку и забирает с собой к машине.
Вечером, проводив родителей, уезжающих в Москву, я ложусь спать, и перед сном мне грезятся таинственные глубокие воды реки, сияющий на солнце заливной луг, сказочный сосновый бор с ковром мха, серые, бревенчатые башни мельницы…
С той поры я не раз бывал в тех удивительных местах, не раз встречал рассвет на реке, не раз ловил рыбу на утренних зорях, наблюдая, как над водой текут лёгкие струи тумана, не раз любовался росистым лугом и собирал белые грибы в заповедных лесах Алмазихи.
Но видел я и другое. Видел, как постепенно преображается это место, как сказка покидает его.
Ели на поляне срубили туристы – видимо, понадобился лапник под палатки и дрова, а в лес отойти было лень. Потом упала гигантская сосна, и место выворотня заросло кустами и осиной. Поляна преобразилась, стала меньше, заросла высокой травой и малиной. Разрушился и деревянный слив плотины. Потом на дрова разобрали бревенчатые башни мельницы, и только остатки свай, обломок мельничного жернова на берегу да омут напоминали о том, что некогда здесь была совсем иная, сказочная жизнь.
Но Алмазиха по прежнему жива для меня, жива во мне. Именно благодаря ей я понял, что сказка – это неотъемлемая часть нашей жизни, надо лишь только попасть в нужное время в нужное место.

Автор:  Николай ДАНИЛИН
Журнал  ВОО “Охотник”