Темнота как занавесом отсекала пространство, сжимала его вокруг меня. Знакомая мизансцена: валун, с которого я днём рыбачил, река, и обступивший её лес вдруг преобразились и стали таинственными. Речной поток и лесистые берега с приходом ночи стали жить своей невидимой, неведомой жизнью. Только звёзды на светлой полоске неба над руслом реки говорили о реальности происходящего. Забрасывая свою снасть в темноту, я понял, что ночная рыбалка – занятие особое.
А привела меня на берег ночной реки рыбацкая страсть и смекалка.
Всё началось с того, что судьба туриста-байдарочника и тяга к путешествиям привели меня на Средний Урал на берег небольшой реки в тот район, где она прорывает скальный хребет Басеги. Увидев струи воды, омывающие валуны, небольшие ямки под скалистыми берегами, стволы деревьев, оставшиеся в русле после паводка, я понял, что здесь должны быть хариусы. Поэтому, быстро настроив снасть, я отправился пытать рыбацкого счастья.
Надо сказать, что люблю ловить хариуса. Эта ловля напоминает мне охоту: надо так же бесшумно подкрасться к облюбованному хариусом месту и, соблюдая осторожность, забросить в воду свою снасть. Шуметь, выставлять себя нельзя: хариус – рыба осторожная, чуть подшумишь – сразу уйдёт.
Днём я ловил хариусов с валуна, забрасывал снасть в поток, целясь в суводи, образованные течением сзади больших камней, и отпускал насадку вниз по течению. Если поклёвки не было, наматывал леску на катушку, и повторял всё вновь. Рыба вела себя вяло, клевала редко. Тогда я подумал, что хариус, должно быть, видит меня, потому и брать не хочет. Решил дождаться сумерек, когда заходящее солнце накроет берег тенью деревьев и спрячет меня от подводных обитателей.
В сумерках и произошел тот эпизод, который привёл меня на берега реки ночью. Я в очередной раз наматывал леску на катушку, и поплавок не торопясь шёл ко мне. Внезапно раздался шум, и невидимая рыба отчаянно ударила хвостом по поплавку. Минут через пять всё повторилось. Тогда я смекнул, что от скользящего по глади реки поплавка отходят две небольшие волны, как от мышки, плывущей к берегу. Видимо, в сумерках рыба принимает поплавок за мышку и начинает охотиться на неё.
Вот тут-то я и вспомнил, что в старых выпусках альманаха «Рыболов-спортсмен» читал, как осенними ночами на сибирских реках на мышку ловят ленка и тайменя. Вспомнил и прилавки «Птичьего рынка», где, среди прочих хитрых насадок нет-нет да увидишь обшитую мехом снасть, имитирующую мышь.
Похожих снастей у меня не было, однако я решил не сдаваться и смастерить что-нибудь, напоминающее мышь. Я закончил ловлю и отправился в лагерь, где разложил своё нехитрое рыбацкое хозяйство. Прежде всего, достал обычную бутылочную пробку, которую возил с собой на всякий случай, немного обстругал её ножом, чтобы срезать острые грани, проткнул толстой медной проволокой. Затем, для придания ей чёрного цвета, опалил пробку на костре. Потом на один конец проволоки прикрепил заводное кольцо и тройник, на другой – свинцовый груз и такой же тройник. Теперь я был готов к бою.
Когда окончательно стемнело, отправился на то место, где вечером ловил хариуса.
Ночная ловля совсем не похожа на дневную. Зрение, которым ориентируется человек днём, в темноте не помощник, и вместо него активизируются слух и осязание. Я нахожу знакомый валун, с которого днем ловил хариуса, делаю взмах спиннингом и бросаю свою пробку-мышь примерно в то место, где по моим расчётам должен быть большой камень с суводью, рядом с которым неведомая рыба охотилась на мой поплавок. Обождав немного и давая мышке сплавиться чуть пониже, начинаю подматывать леску. Процесс ловли начался. Делаю заброс за забросом, а вокруг меня в темноте разворачивается ночная жизнь речных и лесных обитателей. То в прибрежных кустах кто-то незримый начинает активно шуршать, видимо, ища добычу, то рядом какой-то обитатель реки вылезет из воды и примется отряхиваться, а потом чавкать, то внезапно над головой появится летучая мышь, и вдогонку ей какая-то птица сполошно закричит с ветки.
Между тем рыбалка продолжается. Я раз за разом бросаю в темноту мою снасть и медленно подматываю леску. Первая поклёвка случилась минут через двадцать-тридцать после начала ловли. В темноте я услышал только шум плеснувшейся рыбы и почувствовал удар по мышке. Попытался подсечь, но неудачно. Раза два или три ещё бросался обитатель ночных вод на насадку, пока я, наконец, не совладал со своим азартом и не дал рыбине после нападения на мышь спокойно заглотить оглушённую добычу.
Первый таймень оказался небольшим, не таймень, а так, таймешонок, грамм на восемьсот. Второй, взявший через час после первого – гораздо крупнее, килограмма на два.
К костру я пришёл часа в два ночи полный впечатлений от пережитого, от необычной ловли, от первого в жизни тайменя и ночной реки.
Ночная ловля на мышку оказалась не только увлекательной, но и добычливой. Дня через два ниже по течению я на мелком перекате вновь ночью попытался ловить тайменя. За перекатом была яма, и я думал, что в ней наверняка кто-то должен быть. В этот раз вместо тайменя я поймал четырёх небольших щурят грамм по шестьсот-семьсот, при этом было несколько неудачных попыток: я слышал всплеск, чувствовал удар рыбы по «мышке», но последующей хватки не было. Видимо, несовершенство снасти смущало хищника.
Так я выяснил, что ночью на «мышку» берёт не только таймень.
Поразмышляв, догадался, почему днём ни на одну блесну ни щука, ни таймень не брали. В удивительно прозрачной воде горной речки рыба хорошо видит хищника и не подпускает его к себе. Поэтому днём и щука и таймень забиваются под какой-нибудь камень или корягу и ожидают наступления темноты. И только с наступлением ночи хищники выходят на охоту.
Всё живое, что плывет по поверхности, легко становится добычей хищника, ведь ночное небо светлее дна, и на его фоне мышка видна также отчётливо, как на экране кинотеатра.
Ещё через несколько дней уже в низовьях реки также в сумерках на спокойной воде я поймал окуня и тогда понял, что «мышка» поистине волшебная снасть…
Надо сказать, что люблю ловить хариуса. Эта ловля напоминает мне охоту: надо так же бесшумно подкрасться к облюбованному хариусом месту и, соблюдая осторожность, забросить в воду свою снасть. Шуметь, выставлять себя нельзя: хариус – рыба осторожная, чуть подшумишь – сразу уйдёт.
Днём я ловил хариусов с валуна, забрасывал снасть в поток, целясь в суводи, образованные течением сзади больших камней, и отпускал насадку вниз по течению. Если поклёвки не было, наматывал леску на катушку, и повторял всё вновь. Рыба вела себя вяло, клевала редко. Тогда я подумал, что хариус, должно быть, видит меня, потому и брать не хочет. Решил дождаться сумерек, когда заходящее солнце накроет берег тенью деревьев и спрячет меня от подводных обитателей.
В сумерках и произошел тот эпизод, который привёл меня на берега реки ночью. Я в очередной раз наматывал леску на катушку, и поплавок не торопясь шёл ко мне. Внезапно раздался шум, и невидимая рыба отчаянно ударила хвостом по поплавку. Минут через пять всё повторилось. Тогда я смекнул, что от скользящего по глади реки поплавка отходят две небольшие волны, как от мышки, плывущей к берегу. Видимо, в сумерках рыба принимает поплавок за мышку и начинает охотиться на неё.
Вот тут-то я и вспомнил, что в старых выпусках альманаха «Рыболов-спортсмен» читал, как осенними ночами на сибирских реках на мышку ловят ленка и тайменя. Вспомнил и прилавки «Птичьего рынка», где, среди прочих хитрых насадок нет-нет да увидишь обшитую мехом снасть, имитирующую мышь.
Похожих снастей у меня не было, однако я решил не сдаваться и смастерить что-нибудь, напоминающее мышь. Я закончил ловлю и отправился в лагерь, где разложил своё нехитрое рыбацкое хозяйство. Прежде всего, достал обычную бутылочную пробку, которую возил с собой на всякий случай, немного обстругал её ножом, чтобы срезать острые грани, проткнул толстой медной проволокой. Затем, для придания ей чёрного цвета, опалил пробку на костре. Потом на один конец проволоки прикрепил заводное кольцо и тройник, на другой – свинцовый груз и такой же тройник. Теперь я был готов к бою.
Когда окончательно стемнело, отправился на то место, где вечером ловил хариуса.
Ночная ловля совсем не похожа на дневную. Зрение, которым ориентируется человек днём, в темноте не помощник, и вместо него активизируются слух и осязание. Я нахожу знакомый валун, с которого днем ловил хариуса, делаю взмах спиннингом и бросаю свою пробку-мышь примерно в то место, где по моим расчётам должен быть большой камень с суводью, рядом с которым неведомая рыба охотилась на мой поплавок. Обождав немного и давая мышке сплавиться чуть пониже, начинаю подматывать леску. Процесс ловли начался. Делаю заброс за забросом, а вокруг меня в темноте разворачивается ночная жизнь речных и лесных обитателей. То в прибрежных кустах кто-то незримый начинает активно шуршать, видимо, ища добычу, то рядом какой-то обитатель реки вылезет из воды и примется отряхиваться, а потом чавкать, то внезапно над головой появится летучая мышь, и вдогонку ей какая-то птица сполошно закричит с ветки.
Между тем рыбалка продолжается. Я раз за разом бросаю в темноту мою снасть и медленно подматываю леску. Первая поклёвка случилась минут через двадцать-тридцать после начала ловли. В темноте я услышал только шум плеснувшейся рыбы и почувствовал удар по мышке. Попытался подсечь, но неудачно. Раза два или три ещё бросался обитатель ночных вод на насадку, пока я, наконец, не совладал со своим азартом и не дал рыбине после нападения на мышь спокойно заглотить оглушённую добычу.
Первый таймень оказался небольшим, не таймень, а так, таймешонок, грамм на восемьсот. Второй, взявший через час после первого – гораздо крупнее, килограмма на два.
К костру я пришёл часа в два ночи полный впечатлений от пережитого, от необычной ловли, от первого в жизни тайменя и ночной реки.
Ночная ловля на мышку оказалась не только увлекательной, но и добычливой. Дня через два ниже по течению я на мелком перекате вновь ночью попытался ловить тайменя. За перекатом была яма, и я думал, что в ней наверняка кто-то должен быть. В этот раз вместо тайменя я поймал четырёх небольших щурят грамм по шестьсот-семьсот, при этом было несколько неудачных попыток: я слышал всплеск, чувствовал удар рыбы по «мышке», но последующей хватки не было. Видимо, несовершенство снасти смущало хищника.
Так я выяснил, что ночью на «мышку» берёт не только таймень.
Поразмышляв, догадался, почему днём ни на одну блесну ни щука, ни таймень не брали. В удивительно прозрачной воде горной речки рыба хорошо видит хищника и не подпускает его к себе. Поэтому днём и щука и таймень забиваются под какой-нибудь камень или корягу и ожидают наступления темноты. И только с наступлением ночи хищники выходят на охоту.
Всё живое, что плывет по поверхности, легко становится добычей хищника, ведь ночное небо светлее дна, и на его фоне мышка видна также отчётливо, как на экране кинотеатра.
Ещё через несколько дней уже в низовьях реки также в сумерках на спокойной воде я поймал окуня и тогда понял, что «мышка» поистине волшебная снасть…
Николай ДАНИЛИН
Журнал ОХОТНИК
Военно охотничье общество